Горько и неубедительно звучат слова Н. А. Бердяева, сказанные им с поздним раскаянием, но все же в оправдание «русской идеи» в момент, когда почва уже уходила из под ног (за время войны до революции), о том, что: «Для всечеловечества должно быть отвратительно превращение русского человека в интернационального, космополитического человека»18, ибо никакой природной (культурно-устроительной, земной) идеи русского человека ни он, ни кто-либо еще в России тогда уже не мог (не хотел, да и не успел бы) предложить. Ведь если бы идея всечеловечества заключалась в утверждении простой природной множественности национальностей (говоря современным языком – в идее «мультикультурности»), то тогда и не было бы никакой надобности в наделении русских этой самой выдающейся всечеловечностью, как открытостью, которой по определению обладают все народы без исключения, ибо «всечеловечность», мыслимая в значении природного многообразия народов, входит уже в само понятие партикулярной, вполне земной народности как таковой, всегда предстоящей «пред лицем» других и пред другими себя обретающей. Нет, тем-то «русская идея» и была дорога, тем-то она и привлекала к себе извращенной религиозной логикой, что именно освобождала от связи с собственной прирожденностью, и притом – не лично, а общинно, «соборно», всей общностью, обещая взамен добровольного «природного обнищания» обретение высшей духовной праведности и святости! На богословском языке для данной религиозной логики, для данного соединения духа и природы, религии и прирожденности существует четкое определение – монофизитство, тем более опасное, что на протяжении столетий оно многократно, чудовищно многократно усиливалось идеей церковно-национальной общности (и связанной с ней «коллективной ответственности»).
Подтверждением неистребимости идей православного национализма служат рассуждения последнего крупного теоретика христианского национализма ХХ века И. А. Ильина, в которые может быть вписано любое содержание (ибо форма их неизменна на все времена), и о которых можно было бы вовсе не упоминать, поскольку создавались они уже в основном «на пепелище» – в русском рассеянии, если бы не пытались и сегодня на них основать прежних самоубийственных доктрин. «Все бытие и вся история народа осмысливаются, как самостоятельное и своеобразное служение Богу… Христианский национализм измеряет жизнь своего народа и достоинство своего народа религиозным мерилом… Религиозная вера осмысливает национализм, а национализм возводит себя к Богу. Таковы основы христианского национализма»19. Нет больше самодержавия (1937), зато религия тождества все та же, ибо «религиозное мерило» «научает его сверхнациональному созерцанию человеческой вселенной… Истинная вселенскость не только не отрицает национализма, но вырастает из него»20… Вот так.
Современность
Русский коммунизм (по выражению Н. А. Бердяева21) явился закономерным и завершающим этапом развития «русской идеи всечеловечности», в итоге окончательно отбросившей внешнюю религиозную форму, но от того не ставшую по своей сути менее религиозной (не в последнюю очередь благодаря религиозным корням самого марксизма). Воинствующее антихристианство и самая разнузданная, свирепая русофобия никогда бы не приобрели тотального, вселенского масштаба, если бы не поддерживались миллионами русских, добровольно и коллективно претворявших собственное прирожденное сознание в новую – более справедливую и более чистую (с точки зрения всечеловечности) идеальную «общность»: «быть русским» теперь значило быть «советским» («народным», «общим» в чистом виде). Советское государство потому и держалось на насилии, что иначе оно само тот час бы претворилось в природное ничто, ни в чем не укорененное, кроме «высшей» духовной сладости природного обнищания и как бы последнего, священно-религиозного отказа от себя. Что в итоге и произошло – русский коммунизм, державшийся и все время подпитывавшийся природно-дезориентированным русским элементом, в миниатюре повторил судьбу монофизитских «перформансов» православного национализма, в считанные дни распавшись сам и потрясая мир глубиной нравственного и духовного падения.
Смертельная болезнь природного сознания, заботливо взращенная и до сих пор хранимая русским христианством в религиозном мифе о «народе-богоносце» («Святой Руси») и закономерно закончившаяся «коммунистическим всемством», по духовно-нравственному смыслу своему есть страшная христианская ересь, а по историческому размаху реализации заключает в себе не национальную только, но и «общечеловеческую» опасность. Можно и должно стремиться к личной святости и желать ее для всех людей, но в высшей степени безнравственно и греховно стремиться к национальной святости и национальному христианству. С самого начала русское православие усвоило христианство в законченном, готовом виде, без идеи развития и без идеи личности. Вот почему у нас до сих пор хотят вывести личность из религиозной, «духовной» общности, в то время как даже у греков идея религиозной целостности, или соборности, исторически вырастала из христианского откровения личности. В сущности, в преобладании общности над личностью и «идеального» сознания над религией православие стало «христианством наоборот», духовным антихристианством, медленно и неуклонно убивавшим себя.
Стоит ли после этого удивляться, что такова же была и русская религиозная философия, несшая в себе общую с русским православием, идейную «бациллу» природного самоистребления? Христианская (европейская) по внешности и антихристианская (восточная) по духу, она потому и закончилась интеллектуальным самоубийством национальной мысли, не оставив после себя ни одной положительной идеи культурного, земного строительства. Пока жива была русская прирожденность, пока жив был русский мир (в рамках царской России) и было что претворять в соблазнительную безнациональную духовность, была жива и русская православная церковь (а в месте с ней и русская религиозная философия). Но сейчас, когда сами исторические обстоятельства, казалось бы, принуждают признать отсутствие в природе русского природного самосознания, как можно было бы «возродить» все это, и как вообще можно было бы желать их возрождения, да еще в том качестве, в каком они существовали прежде?..
Вот первая истина современного христианства и русского природного («прирожденного») сознания. Сейчас (после стольких веков насильственной «христианизации», «вестернизации» и «советизации») русские в России, как никогда прежде, тоскуют по живой силе, способной связать их не с религией, напрочь отрывающей от мира, или какой-либо «универсальной» (а потому – отвлеченной) философией и идеологией, а с собственной природой, непосредственно переживаемой в бытии как сущем. Прирожденность – это прежде всего чувство, ощущение душевно-природной близости на основе общности происхождения, закрепленное в конкретных языковых практиках (устный рассказ, песня, сказка). Подобно тому, как эстетически-любовное отношение к миру в христианстве не допускает обожествления природных стихий, так же точно и независимая от религии прирожденность предполагает свободное, идейно бескорыстное проявление естественных человеческих чувств любви и привязанности (к семье, роду, отечеству). Может ли русское православие, несущее в себе духовное зерно православного национализма (тождества религии и прирожденности), помочь такому природному возрождению русских (как и других народов России, затронутых «церковно-национальной» идеологией), при котором восстановится и укрепится прежде порушенное живое чувство единства с бытием, независящее от тех или иных этических или философских систем – от того, кто человек – христианин, агностик или атеист? Нет, не может.
Ибо именно отсюда – из идеи природно-метафизической сращенности религии и прирожденности, проистекает высокомерная духовная болезнь «всечеловечности», патологическая раздвоенность между непомерным самовосхвалением и столь же непомерным самоуничижением, именно отсюда проистекает двойственный феномен русского идеализма и русской беспочвенности, в конечном итоге поразивший народ библейской болезнью коммунистического саморастления. И именно русское христианство, исказившее себя монофизитски-сектантским воззрением на прирожденность как на греховность, которую следует «исправлять» в праведную религиозность, в силу своей духовной слабости и «насаженности сверху» с самого начала пошедшее на коренной (меркантильный) компромисс с «миром», придавшее «государственническое» направление христианству, связавшее себя конкретным политическим устройством в духе восточной «симфонии» и неуклонно проводившее в жизнь магически-символический принцип «освящения мира», несет всю полноту ответственности за постепенное искоренение природных сил народа и его неминуемый уход в историческое небытие, ибо «осознание» собственной прирожденности в качестве религиозного дела («русский Христос» протопопа Аввакума, славянофилов и Ф. М. Достоевского) есть такая же дезориентация, как и методичное воспитание у людей религиозно недостойного («низкого») представления о своем природном происхождении.
